В Вооруж. Силах СССР с 1.8.73.
Окончил Ульяновское ВВКУС.
В Респ. Афганистан с июня 1980.
Проявил себя мужественным и решительным офицером. Неоднократно принимал участие в боевых опер-ях. Выполнял обязанности старшего колонны, которая доставляла в полк аппаратуру связи. На марше колонну обстреляли мятежники. При отражении нападения М. был тяжело ранен.
От полученных ран 7.4.1981 скончался в воен. госпитале.
Нагр. орд. Красной Звезды (посмертно).
Похоронен на Центральном кладбище в Ульяновске.
Вот эти данные были взяты из белорусской книги памяти:
Нарадзіўся ў студзені 1955 г. ў г. Ульянаўск. Рускі. Член КПСС з 1975 г. Бацькі, Барыс Дзмітрыевіч і Анта-ніна Аляксееўна, пенсіянеры, жывуць у г. Ульянаўску. у 1972 г. Вячаслаў скончыў сярэднюю школу № 52 г, Ульянаўска, у 1977 г. — Ульянаўскае вышэйшае ваеннае каманднае вучылішча сувязі. Пасля сканчэння вучылішча служыў у Сярэднеазіяцкай ваеннай акрузе. у снежні 1979 г. быў накіраваны ў Афганистан. 18. 3. 1981 г. пры абстрэле танкавай калоны, якая накіроўвалася з Кабула ў правінцыю Газні, старшы лейтэнант В. Б. Мяркулаў быў цяжка паранены разрыў-ной куляй у жывот. 8. 4. 1981 г. памёр у Ташкенцкім шпіталі. Пахаваны на радзіме, у г. Ульянаўску. Узнагароджаны ордэнам Чырвонай Зоркі, медалём «Воіну-інтэрнацыяналісту ад удзячнага афганскага народа». Iмя В. Б. Мяркулава прысвоена піянерскай дружыне 52-й СШ г. Ульянаўска. У В. Б. Мяркулава расце сын Дзяніс, які разам з маці, Ірынай Юр'еўнай, жыве ў Мінску.
3 пісьма жонкі В. Б. Мяркулава ў выдавецтва
... Славины письма всегда спокойные, без описания военных событий. В основном, обычная служба, будничные дела, подробное описание мелочей, распросы о семье, о друзьях и знакомых. И только кое-где короткие упоминания:
«Приехали с операции, пробыли ровно три недели. Нудная операция была. Последние дни блокировали южный выезд из Кабула» (от 17. 12. 80 г. ) и здесь же, в конце письма: «Завтра еду в районы операции. Ещё на неделю, вернёмся где-то 24. 12. 80 г. ».
«Ничего нового нет. Готовим технику к следующей операции. Новый год встретим в лагере, числа с 2—3 января — на операцию» (26. 12. 80 г. ).
«Колонна приехала сегодня перед обедом, задержались. Стояли несколько дней на перевале, там снега много, движение затруднено. Встречали Новый год около Кабула» (10. 1. 81 г. ).
И всё. Никаких подробностей.
Зато в каждом письме много о замене. В то время ещё чётко неясны были сроки службы в ДРА и ходили слухи всяческие. Да и я его в каждом письме об этом расспрашивала. Мне-то больше всего хотелось, чтобы он быстро вернулся домой...
За весь срок службы в ДРА Слава один раз был в отпуске — в сентябре 1980 года. Почти весь отпуск провели Родителей. И опять — ни слова жалобы или каких-нибудь подробностей. «Зачем тебе это знать? Ничего интересного», — обычно отговаривался он, когда я начинала расспрашивать. А ведь обычно у него была манера ужасно подробно всё описывать...
Уже почти перед нашим отъездом он встретился с двумя своими однокурсниками, которые служили—один в ГДР, другой — в Союзе. Посидели мы вечер у одного из них, немного выпили за встречу, потом они пошли нас провожать. И уже при расставании Слава обнял их и сказал: «Ну что, ребята, может, в последний раз видимся? ». А у самого слёзы на глазах.
Это на него было совершенно не похоже. Ребята тоже разволновались, стали говорить: «Ну что ты, Славка, мы ещё повоюем».
«Да, да, ребята, повоюем, если встретимся».
Но это была его последняя встреча с друзьями.
Я, пока шли до дома, всё к нему приставала: «Что такое? Что случилось? Почему не скажешь всё, как есть? ». В ответ — ничего вразумительного: «Всё ерунда, немного расчувствовался, не придавай значения»...
Так как жили мы в Душанбе, не столь уж далеко от афганской границы, то время от времени в город приходили колонны машин из нашей части — то для ремонта, то по разным хозяйственным нуждам. И, конечно,здорово везло тем, кто мог с этой колонной попасть хоть на несколько дней домой. Но Славе ни разу не удалось попасть в состав такой колонны.
Зато нежданно-негаданно в феврале 1981 года он приехал в командировку и был дома почти две недели. Две недели вместе после таких долгих разлук! А впереди — близкая замена (обещали, что в мае заменят наверняка, тем более тех, кто ещё с 1979 г. в Афганистане). Будущее казалось самым радужным. Да и вообще, я никогда не допускала мысли о возможном несчастье. Казалось, это могло произойти с кем угодно, но только не со Славой. И ему всегда говорила, что он будет жить очень долго, потому что его родственники в основном из породы "долгожителей".
Я не могу сказать ничего плохого о своей семейной жизни. Мы всегда понимали друг друга, редко ссорились. Да и те размолвки, что были, редко длились больше 30 минут. Я не могла долго на него сердиться, мне нужно было срочно помириться и всё выяснить, а Слава всегда шёл навстречу. Как же можно ссориться в таких условиях? Он был не только мужем, но и моим самым хорошим другом. Нам никогда не было скучно вместе. И казалось, что всё так прекрасно. Я помню, что настроение у меня тогда было самое светлое.
У Славы кончилась командировка, он улетел в Ташкент, а оттуда в ДРА. А я уже начала понемногу складывать вещи, готовиться к замене и к отъезду.
И вдруг в начале апреля эта неожиданная, страшная весть.
Вечером 7 апреля прибежала жена капитана Хренова, который служил в одной части со Славой, и сказала, что муж просил её мне передать, что Слава тяжело ранен и лежит в Ташкентском госпитале.
Первые чувства? Я не поверила. Этого не могло быть. Я даже не знала, что ей сказать в ответ, настолько я была уверена, что это ошибка.
Но что делать? Кинулись в штаб — там ничего не знают. Ни от кого ничего добиться невозможно. Дали телеграмму в Ташкент — матери Гали Хреновой — узнать, правда ли это и какой именно госпиталь (в Ташкенте их 2). Всю ночь проплакала, сердце рвалось — какое ранение, куда, неужели очень серьёзно? И надо было обязательно лететь, а Дениса кому отдать? — ему только 1,5 года было.
А под утро ответная телеграмма — Слава в ту ночь умер.
Да, отчаяние, горе.., но больше всего — ощущение безысходности, ужасной какой-то несправедливости. Прошло почти десять лет, а мне так чётко помнится тот день.
В память врезалось — начало апреля, стоит светлая, до невозможности яркая среднеазиатская весна, улицы полны какой-то праздничной зелени, всё цветёт, в парке напротив дома громко играет оркестр, а я иду по этому чужому весеннему городу и никак не могу понять: почему именно сейчас, когда кажется, что ничего плохого вообще нет на свете, ведь всё вокруг такое молодое, зелёное, праздничное и — такое несправедливое. Зачем нам это горе — ведь так всё было хорошо. Никогда не забуду ту весну.
Остальное — как в тумане. Знала — надо делать — и делала. А про себя удивлялась и словно со стороны за собой наблюдала, как это я могу ещё шевелиться и куда-то ходить и что-то говорить?
Прилетела в Ташкент, разыскала госпиталь. Жуткими были минуты в приёмном покое, когда сестра медленно листала журнал, чтобы найти запись о моём родном человеке. Каждую перевёрнутую страницу заклинала: неправда, неправда, его
здесь нет. Оказалось есть. Разрывное ранение в живот, всю печень разнесло, перитонит.
Нашла врача в отделении. Оказывается, Славу переправили в Ташкент из Кабульского госпиталя, где сделали первую операцию.
Позже, уже не помню кто именно говорил мне, что после первой операции, кабульской, Слава написал письмо в часть с такими словами: операция прошла нормально, немного ещё здесь поваляюсь, трубки из живота вынут и вернусь. Я писала в часть, просила найти это письмо и прислать мне. Но бесполезно. В мае старый состав части почти весь заменился, все разъехались в разные стороны, пришли новые люди, ничего не найти.
Неделю Слава провёл в Кабульском госпитале, затем на самолёте отправили в Ташкент. Не знаю, может быть сказалась дорожная тряска или положение действительно было столь ненадёжное, как уверяла меня врач. Но в Ташкенте у него начался перитонит, последовали две операции, многократно сдавали кровь для Славы курсанты Ташкентского политического училища. Всё бесполезно.
Никогда не пойму, почему, когда он лежал целых две недели уже в Союзе и врачи знали, что положение серьёзное, ничего не сообщили семье? Тем более не на край света — всего час-полтора самолётом. Не могу себе простить, что была так близко, а ему в это время было так плохо.
Поехала в морг, куда уже увезли Славу. И опять бессмысленная надежда — не он, не может быть, ошибка, перепутали документы, однофамильцы. Ну всё, что угодно, только не он...
Вот так и кончилось всё...
Прошло столько лет. Подрос уже наш сын, похожий на отца как капля воды и совсем его не помнящий. А я не могу не ждать Славу. Я так привыкла ждать его живого со службы, с бесконечных нарядов и дежурств, с полигона, из командировок с целины и из этого проклятого Афганистана, что не могу не ждать и сейчас, когда он возвращается только в снах, и всё ещё продолжаю в уме советоваться с ним во всём — я ведь и так знаю, что бы он сказал мне...