В Вооруж. Силы СССР призван 11.4.86 Первомайским РВК Кургана.
В Респ. Афганистан с окт. 1986.
Неоднократно принимал участие в боевых опер-ях и в сопровождениях автомоб, колонн через "зеленую зону" провинции Кандагар. 22.01.1988 действовал в составе сторожевой заставы. Обнаружив огн. точки пр-ка, открыл огонь из гранатомета.
В бою сумел уничтожить огн. точку, но вскоре получил смертельное ранение.
Нагр. орд. Красной Звезды (посмертно).
Похоронен в родном городе.
Вот эти данные и фото были взяты из курганской книги памяти:
Гвардии рядовой Чичулин Дмитрий Витальевич родился в Кургане 5 февраля 1968 года. Призван в Вооруженные Силы Советским военкоматом города Кургана 11 апреля 1986 года. Погиб в Республике Афганистан 22 января 1988 года. Награжден орденом Красной Звезды, посмертно.
Похоронен на кладбище города Кургана.
В Диминой комнате почти все осталось так, как было в день его проводов в армию. Разве что теперь появились здесь стопки писем на столике, альбомы да фотография на стене. Останавливаюсь возле нее, вглядываюсь. На меня смотрит солдат в лихо сдвинутом на затылок берете, в полосатом десантном тельнике. Смотрит пронизывающе, будто сквозь годы, с каким-то немым вопросом или укором, с печальной суровостью. Глаза парней, прошедших Афганистан, особенные, повидавшие многое...
... Помню, когда я сам вернулся из этого пекла домой, первое, о чем спросила меня мама:
— Сынок! А тебе глаза там будто подменили... На обличье — ты, а с глаз — нет. В них всегда огонек ласковый жил, а теперь угас. Пошто же это?
260
— Там солнце шибко яркое, мама, отгорели должно. Вот остыну подле тебя, с сердца нагар спадет, может, снова засветятся...
Долго смотрю в проницательные глаза гвардии рядового Дмитрия Чичулина... и на фотографию. Фотография в бюст. Большая, почти в натуру. На груди, рядом с армейскими значками, запечатленными на снимке, ввинчен в натуре боевой орден Красной Звезды. Его рубиновая эмаль отсвечивает, как сгусток живой и яростной крови. И становится как-то не по себе. Фотография... и орден. Его бы на живой груди геройскому парню носить.
... Жизнь Димы Чичулина можно было бы показать в ярком фотоочерке. Его мать Надежда Александровна, фотограф на заводе имени Д. М. Карбышева, и жизнь единственного сына сумела запечатлеть в сотнях фотоснимков. Как будто знала, что сын не вернется с войны. Их
— альбомы. Вот на фотографии совсем маленький Дима играет с котенком. А вот мальчишка уже подрос, ему шесть лет, на голове армейская фуражка, погончики на плечах.
— С детства мечтал быть военным, — рассказывает Надежда Александровна. — Мечтал Родину охранять и беречь. Готовился к этому.
Фотографии альбома как бы подтверждают слова матери. На одной из них Дима стреляет из винтовки по мишеням. На другой — он член сборной команды лыжников. А вот уже с автоматом в руках несет почетное дежурство на посту у Вечного огня памяти курганцев, павших в боях за Родину на полях Отечественной войны. Несколько лет он возглавлял штаб «Дзержинец» в школе № 37 города Кургана. И по этому случаю тоже есть фотографии.
— Дима всегда был готов постоять за правду и справедливость, — рассказывают учителя школы, где он учился. — Физически был крепким и сильным, но никогда этим не кичился. В обиду слабых не давал. Много раз получали по заслугам от Чичулина задиры.
Уходил служить Дима с хорошим настроением. Его мечта начинала сбываться. Вот строки из его первых писем. А они всегда раздумья, приоткрытые тайники души человека.
«Здравствуй, мама! Пишет тебе рядовой Советской Армии твой сын Дмитрий. Служба мне выпала интересная: в войсках ПВО близ южной границы. Солнца хоть отбавляй. Загорел, как негр. Не волнуйся, если долго не будет писем: уходим на учения в горы».
261
«Учебка» позади! Многих ребят направили служить за границу. Я остался в Союзе, где именно, сообщить не могу. Место хорошее. Много фруктов. Мой новый адрес
— полевая почта».
«Служба уже показала, что я не изнежен и армейские трудности переношу нормально. Мы тут быстро взрослеем. Я уж совсем не тот мальчишка, что уезжал из дома».
Взрослели парни в Афганистане, действительно, не по годам. 4 августа прилетели Дмитрий Чичулин и его товарищи-одногодки в Кандагар под грохот душманских взрывов. Две недели на акклиматизацию, и высадка на придорожную сторожевую заставу «Пилот».
— Пробирались туда под обстрелом. — вспоминает сослуживец Димы Анатолий Аристархов. — Красота, как в раю! Сады и сады... Оранжевыми фонариками на ветках мандарины висят, грозди винограда «дамские пальчики»... И все это носи г в Афганистане тревожное имя «зеленка». Из нее могут выстрелить в любой миг. Это как передовая на фронте. Только тыла здесь нет. Кругом опасность и пальба в любое время дня и ночи. Задача заставы — обеспечивать проводку колонн с грузами в Кандагар и обратно. Гиблое место. Каждый метр прострелян, а дорога — сплошная рана. Ее возле нашего поста называли образно — «фугасная яма». Сколько там техники сожжено и покорежено! Бывало, к нам из Кандагара неделями пробиться не могли. Сидели без хлеба на свекольных консервах да фруктах, что добывали из-за дувала. У «духов» кругом убежища в керизах, подземные ходы, а овладеть дорогой никак не могут. Наш пост для них. как нож у горла...
И отсюда Дима писал домой: «У нас, как на курорте. Перед заставой раскинулись сады. Солнышко в ясном небе. Служба у меня не очень трудная и неопасная. А ты, мамочка, придумываешь там бог знает что! Не тревожь себя напрасно. У нас здесь все спокойно и хорошо! »
Летом он улетел в Самарканд сдавать экзамены в военное училище, но вскоре вернулся на точку. Когда ребята его спрашивали, что там произошло. Дима только крепко стискивал зубы и махал рукой.
Встречаются в жизни пустые и низкие люди без огня в сердце, без царя в голове. Подполковник смотрел на солдата Чичулина с какой-то издевательской усмешкой.
— Что, задницу припекло в Афгане, так в училище сбежать захотел?
Дима ждал любого вопроса, но такого мерзкого выпада и предположить не мог.
— Да как вы смеете? По себе о других судите, коль здесь в комиссии штаны протираете! — он круто повернулся и вышел, хлопнув дверью.
А домой ушло вот это письмо:
«В военное училище поступать раздумал. На это у меня есть причины. О них поговорим, когда буду дома. Решил — пойду в институт. Теперь меня больше всего тревожит то. что долго не смогу тебе существенно помогать. Во время учебы постараюсь обеспечивать себя сам. Будет нелегко, зато научусь самостоятельно решать житейские проблемы, бережно относиться к деньгам. Так, глядишь, и подготовлю себя к созданию семьи. А то какой из меня будет отец, если я не смогу семью материально обеспечивать.
Здесь, на службе, еще больше уяснил, что человека надо с детства приучать к трудностям, к работе и самостоятельности, иначе из него ничего путного не получится, он вряд ли что-нибудь значительное в жизни совершит или добьется».
Писем в Курган долго не было. Мать забила тревогу. И вот он, долгожданный конверт.
«Вернулся из командировки. Сразу получил гору писем. У меня все хорошо. Едим фрукты, загораем под солнышком. Кто это мог придумать такое, что я ранен? Не верь сказкам! »
Были и еще письма.
«Мамочка, ты не права. Аллочку я отчитал справедливо. Возможно, резко, но ты должна меня понять. Это же смешно — отрывать командование от дел из-за моей особы. Мало ли почему от меня долго нет писем. И сразу по начальству писать? Ты же знаешь мое больное самолюбие. В нем отчасти виноваты, видимо, твои гены. Не пишите командирам. Это некрасиво».
«По дому и родным очень соскучился. Но теперь уже ждать недолго. Правда, снова предстоит разлука. Думаю поехать учиться в Свердловский юридический. Пятилетку обойдусь без комфорта. На службе привык. Буду подрабатывать по вечерам, а летом — в стройотряде. При экономном расходовании средств проживу. Еще ведь и стипендия будет. Дома, конечно, лучше, но мне хочется получить профессию, которая, я чувствую, будет мне по душе.
Мамочка, не знаю, смогу ли я когда-либо отблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала. Спасибо, что подняла и поставила на ноги. В этом только твоя заслуга. Вот и теперь ждешь, расстраиваешься. Постарайся меньше волноваться обо мне. Я тебя очень прошу об этом».
Из письма Сергея Козлова — полевая почта:
«Здравствуйте, Надежда Александровна. Вчера получил от Вас письмо, но сразу не смог ответить: сяду, а руки не пишут, мысли разлетаются в клочья. И Дима постоянно перед глазами. Не верю, что его больше нет среди нас.
Сегодня, вроде бы, отошел сердцем, собрался с мыслями, постараюсь все написать.
Я был с Димой только три недели. Мы вместе лежали в Кабульском госпитале. Он вам, наверное, об этом ранении не писал. У них на точке был обстрел, и Диму ранило. В госпитале ему вытащили осколки из ноги, а главное прооперировали глаз.
Я тоже лежал с глазом. И мы подружились, хотя по характеру были совсем разные люди. Я это понял, когда мы рассказывали друг другу о своей жизни. В госпитале есть время на десятки раз передумать всю свою жизнь и мысленно «прокрутить» ее в памяти. Дима очень переживал, что был иногда к вам несправедлив. Ругал себя за это. Он мечтал окончить юридический институт и стать обязательно адвокатом, чтобы отстаивать справедливость.
После лечения мне дали отпуск домой. Ему давали тоже. Но он отказался. Не хотел лишний раз расстраивать Вас, чтобы не видеть слезы и расставания. Он сказал, что осталось совсем немного, теперь уже разом дослужить легче. Он был надежным парнем, с таким без страха пойдешь в разведку. Он был из тех, кто не дрогнет в самой сложной обстановке и товарища не оставит в беде».
Из письма Сергея Савилова, Волгоградская область, село Алексиково:
«Дима пришел к нам на точку «Звезда» с пополнением после того, как мы понесли большие потери. Был он опытный гранатометчик и общительный парень. С ним быстро сдружились все. Прошло чуть больше месяца, и его ранило. В тот день мы находились в дозоре. Вели наблюдение. Были метрах в трех друг от друга, когда «духи» обстреляли точку реактивными снарядами. Дима был ранен в ногу, в грудь и глаз. Держался мужественно. Ведь только на следующее утро его смогли увезти в госпиталь».
Из рассказа Толи Аристархова:
— Дима вернулся из госпиталя снова к нам на «Пилот». Черные очки, повязка еще на глазу, а улыбается, рад, что вернулся. И сразу с вопросом ко мне:
— Ну, Толя, в шахматы срежемся? Только играй внимательней, я в госпитале на них поднаторел.
А какие тут шахматы, голова от жарищи пухнет. Давай, говорю, отложим до вечера. Он тогда подошел к турнику.
— А тут какие у тебя успехи? Помнится, кто-то бросить курить собирался, чтобы по подтягиванию меня обставить? Может, померимся силенками или слабо?
Легко так вернулся, будто вчера расстались. А ведь три месяца минуло. А назавтра уже на пост напросился, четыре часа наблюдение вел. Через месяц уже никто и не вспоминал про то ранение Димы.
После Нового года взводный подарил Диме свой фотоаппарат. Пленку достать — вопрос непростой. А тут ребята у афганцев купили. Фотографировались все. Особенно много Дима. У меня даже от предчувствия сердце кольнуло — не к добру это.
А утром «духи» начали обстреливать из гранатометов нашу колонну машин, идущих в Кандагар. Мы в ответ открыли огонь по ним. Досаждали, видимо, сильно, коли «духи» бросили колонну и навалились на нас. Били из гранатометов, из безоткатной пушки, их пулеметчики подобрались почти вплотную к дувалам, метров на пятьдесят. Несколько человек у нас были ранены. Колонна уже втянулась в Кандагар, а душманы не унимались. Мы отбивались от них, как могли. Дима был сражен пулеметной очередью. Это было в 4 часа дня, а к вечеру к нам подошла подмога.
Из письма Лени Голуба — полевая почта:
«На «Пилот» я попал из разведроты. Диму назначили мне наставником. В то время он был наблюдателем, а я поддежуривал. С ним было всегда легко и интересно. Он умел как-то по-особому рассказывать даже о своих увлечениях и интересах. Был комсоргом заставы. Много читал и поэтому просил Вас, Надежда Александровна, высылать интересные вырезки из журналов и газет. Мы их зачитывали до дыр. Спасибо Вам большое от всех ребят.
Газеты тут редкость.
Кино три раза за все время показывали.
И все про войну.
А она и так у нас в печенках застряла.
В тот день, 22 января, еще утром при обстреле меня зацепило осколком от гранаты. Я лежал в БТРе с перевязанной ногой и слышал по рации последние слова Димы: «Товарищ старший лейтенант, они опять полезли... » А вокруг грохотали взрывы».
В боевой характеристике, подписанной комбатом, говорится: «Д. В. Чичулин, выполняя интернациональный долг в Афганистане, лично участвовал в сопровождении более чем 150 транспортных колонн через зеленую зону провинции Кандагар. Принимал участие в 10 засадах. В одном из боев получил ранение, но после лечения снова вернулся в строй. 9 декабря 1987 года, отражая нападение мятежников, одним из первых выдвинулся на огневую позицию и обеспечил организованное вступление в бой всей заставы. Последний свой бой гвардии рядовой Дмитрий Чичулин принял 22 января 1988 года, в котором до конца выполнил свой воинский долг, проявив при этом мужество и героизм, представляется к награждению орденом Красной Звезды (посмертно)».
В музее школы № 37 оформлен стенд о жизни и солдатском подвиге выпускника Чичулина. Ребята ведут переписку с товарищами Димы. Многие из них побывали уже здесь, почтили память боевого товарища и друга. На открытие стенда в музее из Мурманска прилетал Валера Тимофеев, из Владивостока — Сережа Козлов, из Нижневартовска — Толя Аристархов, были курганцы Женя Перцев, Володя Вараксин, другие ребята, товарищи и сослуживцы.
Заводской спортивный клуб «Карбышевец» ежегодно проводит в день рождения Димы Чичулина памятную лыжную эстафету. Сотни ребят выходят на лыжню.
Не обойдена вниманием и Надежда Александровна. Редкий день ее квартира без гостей. Она теперь мать многочисленной солдатской семьи. К ней снова прилетал Сережа Козлов. На этот раз с молодой женой.
— Мы поклялись в Афганистане, Надежда Александровна, что на свадьбу друг к другу обязательно приедем. Но Диме не суждено было выполнить это. Так мы прилетели вместе с женой к нему, положить цветы на могилу и сказать, что мы его никогда не забудем. А своего сына назвали Димой и вырастим достойным вашего сына.
Пусть сбудутся их задумки.
Г. УСТЮЖАНИН, журналист.