МАКСИМЕНКО ВИТАЛИЙ
ВЛАДИМИРОВИЧ
прапорщик
погиб 11.08.1996
прапорщик
погиб 11.08.1996
Вот эти данные и фото были взяты с адреса http://101osbron.ru/index/maks_i_malysh/0-103 :
ТРЕТИЙ ТОСТ: Макс и Малыш
Кто воевал, тот знает, как трудно превозмочь страх под плотным огнем противника, окружившего твои позиции, когда заходятся лаем десятки разнокалиберных стволов и от частых разрывов мин глухо стонет земля. Особенно невесело салажатам зеленым: пока-то обвыкнут, заматереют в боевой работе. Но Малыш, несмотря на свой допризывный возраст, держался молодцом. Хотя, чего там скрывать, поначалу казалось, что холодные липкие волны, окатывающие душу после каждого взрыва или тугой пулеметной очереди, вытолкнут сердечко из груди.
Вести себя во время обстрелов военного городка как подобает настоящему мужчине — хладнокровно, без суеты — он научился, глядя на отца своего.
— Мировой мужик Макс! Вот с кем можно смело идти в разведку — так сказал однажды бывалый прапорщик-спецназовец, куривший с братишками перед выходом на задание. Малыш вертелся неподалеку и, услышав эти слова, чуть не запрыгал от радости. Он и раньше знал, что папку крепко уважают солдаты и офицеры. И здесь, в 101-й бригаде, и на старом месте службы — в североонежском конвойном полку, где он, Вова Максименко, проводил с отцом все свободное от школы время. Но тут особый случай — сам командир взвода «спецов» батяню похвалил, а это о-го-го! Вот бы мама узнала, что самые боевые люди, которые только бывают на свете, спецназовцы, так ценят папу! Была бы на седьмом небе, это уж точно. Она ведь в нем души не чает, в папке. Любовь у них — будто в красивом кино. Вовчик хоть и пацан еще, а в жизни кое-что понимает.
В одном из писем мама прислала папе стихотворение Юлии Друниной:
Ты — рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете...
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете...
Малыш к интимной лирике пока равнодушен, но эти нежные строки в душе одобрил. Все ж таки папе адресованы, не кому-нибудь. И правда, разве можно не любить такого человека, как их родной Макс, Виталий Владимирович Максименко то есть. Богатырь двухметрового роста. Силища — словами не передать. А сердце! Щедрое, доброе, отзывчивое.
Солдаты Макса любили, тянулись, как к родному батьке. Даже те, кому он объявлял наряды вне очереди, не держали обиды. Перед отпуском или дембелем бойцы обязательно приходили к ним в гости. Засвидетельствовать почтение, как шутила мама. Пили чай с домашними печеньями-вареньями, беседовали за жизнь, хохмили, вспоминая свои «залеты». Благодарили за командирскую заботу и науку. В такие минуты он, Володя, был несказанно рад за папу. Ведь искреннее уважение солдата — командиру лучшая награда.
Здесь, в городе Грозном, папкина боевая работа — риск сплошной да тревога неизбывная. Каждый день он выезжает на бэтээре с патрульной группой охранять общественный порядок. А на улицах, глядящих пустыми закопченными глазницами домов со страшными следами войны на стенах, кажется, сам воздух пропитан опасностью, даром что перемирие объявлено. Вокруг части тоже неспокойно. Что ни ночь — обстрел. Вовчик, стыдно вспомнить, когда первый раз пальбу услышал, малость оплошал, весь сжался, начал испуганно озираться по сторонам. Но стоявший рядом папа и бровью не повел. А солдаты посмеивались: «Не робей, Малой, это «духи» специально нас на испуг берут”. С тех пор к нему и пристала «погремуха» — Малой да Малыш. Впрочем, он не обижался. Пусть себе называют, главное — вести себя по-мужски, чтоб солдаты папины уважали.
И Володя изо всех силенок старался. Несколько раз даже на патрулирование выезжал с отцом. Правда, «служба» его недолго продолжалась. После одного случая Макс временно отстранил сына от боевых дел. В тот день они проверяли городской рынок. Чтобы Вовчик не затерялся в бурном людском водовороте и не попал в беду, папа велел ему оставаться в бэтээре. Но разве тут усидишь, когда вокруг жизнь бьет ключом? И он приказ нарушил: захотелось купить «сникерсов» — солдат угостить. Не успел подойти к лотку — со всех сторон обступили чеченские пацаны, как шайтанята, злые. Загалдели — мать-перемать, пальцы вверх — оскорбительным жестом: дескать, «сделаем» вас, русских. Малыш, конечно, с ответом не задержался — послал обидчиков подальше. Ходить бы ему с синяками и шишками, да, на счастье, подоспевший отец разогнал чеченят. И тут же в сердцах объявил непоседливому сыну ...надцать суток «домашнего ареста», дабы впредь неповадно было.
...Закончив перекур, спецназовцы с прапорщиком-командиром направились к стоявшему возле ворот бэтээру. Малыш проводил их завистливым взглядом. Вообще-то зря он тогда ослушался папу. Сейчас бы тоже по улицам с ветерком прокатился. Но ничего, ближе к вечеру он, Владимир Максименко, пойдет на огневую позицию, к снайперам. Там такие дела... Не проведал бы только командир — всыплет на всю катушку.
От приятных мыслей Вовчика отвлек отцовский голос за спиной:
— Вот ты где, парень. А я на узле связи тебя искал. Не делай невинное лицо. Думаешь, не догадываюсь, куда лыжи навострил? И не мечтай. Очень неспокойно сейчас в городе. Мало одного приключения?! Да и грешки за тобой. Проспал завтрак, постель не заправил. Так не годится. Что я, зря тебя помощником старшины назначил? Тринадцать лет, а хлопот с тобой... — ворчит папа. Но Малыш видит по его глазам, что родной Макс не сердится, а упрекает исключительно из любви к дисциплине и уставному порядку.
— Исправлюсь, товарищ прапорщик. Больше такого не повторится, — вытянулся в струнку Вовчик.
— То-то же, — сменил гнев на милость Максименко-старший и, улыбнувшись, добавил: — Задание тебе, сын. Очень ответственное. Обязательно напиши письмо маме с Танюшей. Беспокоятся ведь. Приеду — проверю. И смотри, не пой там военных песен! Сам понимаешь, лишние волнения нашим любимым ни к чему, и так несладко им без нас. Ну, бывай! — поправив ремень автомата на плече, отец зашагал к казарме, где уже строились, надевая «броники», бойцы патрульной группы.
«Наверное, со «спецами» поедут, — вздохнул Малыш. — А я вот... Никакой справедливости, одним словом...».
Но задание есть задание. Он быстро навел порядок в комнате их маленького сборно-щитового домика, аккуратно заправил постель и, продолжая думать о предстоящей работе со снайперами, достал из тумбочки тетрадку...
«Здравствуйте, дорогие мамочка и Таня! Привет вам из Грозного. Устроились хорошо.Скучать не приходится. Я познакомился с солдатами. Все они отличные парни. Особенно интересно в КШМ (машина связи), там у меня появились друзья — Андрей, Сашка и Серега. Один раз они дали мне пострелять из автомата Калашникова. А бойцы из папиной роты научили водить БТР.
Да, мне тут нашли форму! Хоть она и великовата, все равно здорово. Когда я ее надел, папа сказал, что назначает меня помощником старшины. Конечно, это не по-настоящему, но кое-что делать приходится. Помогаю наводить порядок в каптерке. Провожу вместе с папой утренний осмотр и даже делаю замечания отдельным солдатам за неряшливый вид. Они улыбаются, но слушаются.
Вообще мне доверяют. Один раз солдаты взяли с собой высматривать из НСПУ (прицельное устройство) чеченских снайперов.
По ночам стрельба».
Перечитав последние строки, Малыш отложил ручку. Папа просил не петь военных песен, а он, кажись, увлекся. Мама и так боялась отпускать его в Чечню, а после этого письма совсем сон потеряет. Переписать без крутизны? Вовчик наморщил лоб и, недолго думая, черкнул еще пару предложений для собственного успокоения:
«Пули до городка не долетают, можете не тревожиться. Мы с папой в полной безопасности.
Любим вас, целуем, скучаем».
«Вот так вроде бы нормально», — мысленно поаплодировал себе Малыш, надписывая конверт. Поселок Североонежск... Улица... Дом... И таким родным повеяло от этих слов — сердце защемило. Хоть плачь... «Максименко Елене Аркадьевне». Мама. Мамочка... Трудно ей, наверное, без своих мужчин. Ехали-то в Грозный с надеждой через две-три недели вызвать и ее с Танюшей, как планировали на семейном совете. Да, видать, так быстро не получится. Серега-связист (а связисты знают много) под большим секретом сообщил: «Пахнет жареным, «духи» совсем оборзели. Ты там, братан, особо не шустри, держись подальше от ограждения». И папа в последнее время часто хмурится. Наверное, корит себя за то, что рискнул взять сына. Надеялся на лучшее: вроде бы дело к миру идет, некоторые офицеры и прапорщики уже привезли семьи, а оно вон как оборачивается.
Малыш заклеил конверт — и бегом в роту. Смеркается уже, как бы не опоздать на боевое дежурство.
В казарме вкусно пахло ружейным маслом. Бойцы чистили свои автоматы, пулеметы, снайперские винтовки. Положив письмо на тумбочку дневального, Вовчик подошел к знакомому снайперу, который полировал ветошью СВД.
— Привет, Зоркий!
— Здорово, Малой! — кивнул боец. — Никак, с нами собрался? Придется отставить. Понимаешь, сержант наш узнал, что мы тебя на охоту брали, и чуть по шеям не надавал. Командир прав, не обижайся. Не дай Бог, пуля зацепит, как потом бате твоему в глаза смотреть?
— Ну хоть стрельнуть дай из снайперки. Разочек! — взмолился Вовчик.
— Стрельнуть разок дам, если подвернется случай, — согласился Зоркий. — Только ты никому, понял? А сейчас бери ветошь, помогай чистить винтовку...
Потрудившись в роте, Малыш навестил своих друзей на узле связи, обсудил с ними полковые новости и возвращался домой в отличном настроении. За работой да разговорами забылась обида.
Пробегая мимо обелиска, увидел свежий букет гвоздик. Значит, Макс уже приехал со службы. Он каждый день покупает в Грозном недорогие цветы и приносит их к этому маленькому памятнику в военном городке. Обелиск поставлен в честь капитана Владимира Якубы, папиного друга, погибшего два месяца назад. Черная весть пришла к папе в Североонежск, когда он догуливал отпуск. Вовчик даже представить не мог, что Макс, такой огромный и сильный, когда-нибудь может заплакать. А тут... Горевал, не скрывая слез. После этого строго сказал маме: «Чтобы я больше не слышал разговоров об увольнении из войск. Возвращаюсь в Грозный. Точка!».
Володя помнит: мама была категорически против папиного решения подписывать двухгодичный контракт на службу в 101-й бригаде. «Достаточно мне, — говорила, — одной твоей командировки (первый раз папу послали на чеченскую войну в августе 95-го, и мама ужасно переживала). Тогда ты выполнял приказ, а сейчас добровольно едешь под пули». Однако Макс настоял на своем. Собрался и уехал.
...Прямо с порога Вовка отрапортовал отцу о выполнении задания. И, не удержавшись, похвастался:
— А в роте мне винтовку дали почистить. Класс!
— Винтовка — это хорошо, — сказал папа. — Скоро станешь у меня настоящим солдатом. Условия тут подходящие. А вот как быть со школой? По базару ходят слухи: боевики вроде к войне готовятся, хотят взять реванш. Может, домой тебя отправить с оказией?
— Ни за что! Я «чичиков» не боюсь.
— Ладно, герой, поживем — увидим. Накалится обстановка — эвакуации тебе не избежать.
...Война в Грозном началась ранним утром 6 августа. Весь день в городе шли ожесточенные бои. Воины внутренних войск стойко держались под шквальным огнем, отражая непрерывные атаки. Бандитам так и не удалось завладеть важными объектами столицы. Об этом Малыш узнал от Сереги-связиста, на попечение которого оставил его папка, строго приказав сыну беречь себя, не подставлять голову. «Она тебе еще пригодится. Для школы!» — подбодрил Вовчика шуткой. А сам рисковал головушкой под чеченскими пулями, командуя солдатами на оборонительных позициях.
К вечеру огонь поутих, и Малыш с Максом наведались в свой домик. От обстрела он не пострадал, если не считать пулевых пробоин в тоненьких стенах.
— Достали-таки проклятые «духи», — расстроился папа. — Ночевать здесь опасно сейчас. Придется искать приют в казарме. Там стены покрепче.
— Ничего, в роте нам веселее будет, — успокоил его Вовчик. Макс обнял его за плечи и долго молчал, погруженный в тревожные думы...
Грохочущей чередой пролетели несколько дней и ночей. За это время повзрослел, возмужал Малыш, словно не дни — годы пронеслись. Он увидел смерть. Он увидел, как плачут солдаты над телами убитых товарищей. Он нес службу. Вместе со всеми. Уже не понарошку. Помогал бойцам чистить оружие. Снаряжал магазины патронами. Даже на передок хотел удрать, к Зоркому — только не вышло ничего из этой затеи, дежурный по роте тормознул, пригрозив запереть в каптерке. «Ну и зря, — обиделся Вовчик. — Еще неизвестно, какое укрытие надежнее — окоп или здание». Он по собственному опыту это знает. Был случай. В обед он, Малыш, пек на кухне любимые папкины блины. Внезапно начался обстрел, и рядом так шарахнуло, что дверь с косяком вылетела. Несколько часов в ушах стоял звон, перед глазами плыли круги. Короче, можно считать — получил боевое крещение. Однако бдительный сержант (не тот ли, что Зоркому разнос устроил?) был неумолим, и Малыш покорился судьбе. Ради папы, у которого и без Вовкиных приключений забот хватает. Зато теперь, к радости своей отметил Вовчик, его все реже называли Малым. «Володя. Наш боец. Братишка» — теперь так. А один солдат даже Максом назвал. Как папу.
В эти дни Максименко-младший перестал замечать, что форма у него — на вырост...
11 августа папа получил задачу выехать с колонной в составе группы охранения. Ситуация в городе по-прежнему оставалась сложной и непредсказуемой. Боевики не прекращали попыток захватить наши блокпосты, минировали дороги, устраивали засады. На каждом углу военных подстерегала опасность.
— Будь осторожен, отец, — по-взрослому сказал Володя, через крепкое пожатие чугунно-твердой батиной ладони передавая родному Максу свою любовь и тревогу.
Улыбнувшись в ответ, Макс передернул затвор автомата, подбросил оружие в руке и ловко вписал свое большое тело в проем дверцы с бронежилетом на стекле. Перед тем как захлопнуть ее, подмигнул Вовчику: не скучай, сынок, скоро вернусь...
Он не вернулся.
Приехавшие с задания солдаты отворачивали от Володи пасмурно-хмурые лица, молча, без традиционных хохмочек-прибауток спешили пройти мимо. В сердце вкогтилась страшная догадка-предчувствие.
— Где мой папа? — не узнавая своего голоса, Вовчик теребил бойцов за рукава, заглядывал в глаза. Один из солдат замедлил шаг, ответил с нарочитой бодростью:
— Все нормалек, Вова. Просто мы попали под обстрел. «Духи» отсекли огнем машину Макса от колонны... Да ты не волнуйся, твой папа поехал другой дорогой и прорвался к нашим из соседней части. Улицу ту бандиты заблокировали, потому машина не вернулась. Скоро батя даст знать о себе. Жди...
Малыш заставил себя поверить утешительным словам. Даже взрослые, умудренные опытом мужики, борясь с тяжкими предчувствиями на войне, готовы ухватиться за любую соломинку-надежду, лишь бы отдалить момент встречи с неотвратимым. А когда тебе тринадцать...
Правду он узнал ночью. От одного из солдат, сидевших на соседней кровати. Думая, что Вовчик спит, они слушали рассказ товарища, ездившего с колонной:
— Не знаю, пацаны, как сказать Малому... Батя его погиб... Это случилось за двадцать вторым «блоком». Только его прошли — влупили по нам. Водителя убило сразу. Макс, раненый, сел за руль и направил машину за угол, из-под огня стал выводить. Тут и его пулей... насмерть. Пацаны попрыгали с кузова и сумели добежать до укрытия... А Макс остался... Если б не он, многие бы там полегли...
— А старшину почему не вытащили?
— Не было никакой возможности. «Духи» шли за нами по пятам... Беда! Жалко мальчишку до слез. Решили пока ему ничего не говорить. Парень он боевой — как бы не натворил чего в горячке. Подготовить надо сперва...
«Нет!!!» — жгучим комом застрял в горле крик. Малыш закусил угол одеяла и так, слившись с горем своим, пролежал без сна до утра. Воспаленное болью воображение рисовало исклеванную пулями полуоткрытую дверцу грузовика, за которой сидит папа, уронив голову на руль, и кровь заливает синюю наколку на руке. К машине подходят «чехи». Выбрасывают Макса и водителя из кабины, пинают их, мертвых, ногами... Сдерживая рыдания, он думал о том, как сказать маме о гибели папы, если его, Володю, отправят в Североонежск раньше, чем придет из бригады похоронка. И понял, что не сможет, не найдет в себе сил принести домой черную весть. Он спрашивал себя, как ему жить теперь без отца здесь, в Грозном, наедине со своей бедой. И боялся той минуты, когда прозвучит команда «Подъем» и его позовут в штаб и будут говорить неправду, успокаивать...
Утром, окунувшись в суету ожившей после сна казармы, он делал все безотчетно-автоматически, как сам себе чужой. Машинально оделся, не чувствуя рук, заправил кровать. Потерянно вышел в коридор, избегая взглядов солдат. Они смотрели на него такими глазами — хотелось уткнуться лицом в ладони, дать волю слезам.
Заставил Володю очнуться голос сержанта, того самого, что не пустил его на передок:
— Строй подразделение, Максименко! Сейчас придет командир.
— Я? — не понял Вовчик.
— Да, — сказал сержант. — В отсутствие отца будешь у нас по совместительству врио старшины и помощником дежурного по роте. Командуй! Потом мне доложишь.
Малыш подтянулся, расправил плечи, набрал побольше воздуха и зычно, как Макс, скомандовал:
— Выходи строиться! Шире шаг!
Получилось немного не так: мальчишеский голосок подвел. Но никто не смеялся. Солдаты быстро и четко выполнили команду.
— Равняйсь, смирно! — повернувшись к дежурному, Володя вскинул ладонь к козырьку. — Товарищ сержант, ваше приказание выполнено!
— Молодец, Максименко. Вольно! Стать в строй.
— Есть!
Малыш сделал поворот кругом, как учил папа, и занял место в шеренге, согласно росту. Стоявший справа боец положил ему руку на плечо.
— Держись, Макс!
Юрий КИСЛЫЙ
Журнал "Братишка"
