Чечня:   свидетельства  очевидцев

С ними, ребятами, пришедшими из Чечни, очень трудно разговаривать. «Зачем и кому это нужно? Не хочется ворошить прошлое...» Их можно понять. Скупые слова и взгляд... Взгляд, от которого становится не по себе, и ты начинаешь чувствовать грань, за которой боль, кровь и слезы. Ту грань, за которую тебе никогда не переступить к никогда не понять все случившееся, ими пережитое.
За два дня мне довелось поговорить с тремя ребятами, вернувшимися из «горячей точки». Весь материал построен на разговоре с Михаилом Серебряковым. Андреем Ставровым, Степаном Истоминым и одной видеокассете, привезенной из Чечни, с документальным фильмом об этой войне...
Ах, война, что ты сделала, подлая...
Из радиопереговоров:
Дудаевец: «Пока не поздно, отведи ребят! Не делайте этого! Не надо! Пойми, ты погибнешь, и я погибну! Что с этого толку будет! Сам правильно пойми, кто от этого выиграет?.. Если я тебя увижу в бою. я тебя щадить не буду, как и ты меня... Ты лучше ко мне как гость приезжай... Отведи ребят! Пожалей их матерей, пожалей их самих! Отведи ребят!..»
Офицер федеральных войск: «Я не такой большой начальник, чтобы отдавать такие команды».

Дудаевец: «Я тебе от чистого сердца желаю, чтобы ты живой остался, ... лучше уйди».

Офицер федеральных войск: «А я такого выбора не имею, у
меня есть приказ, и я его выполняю в любом случае...»'
Их всех призвали в 1994 году. Служили по разным местам. Но конец службы у всех троих пришелся на территорию Чечни
«...Червленый, Майкоп, Бамут, Старый Очхой, Грозный. И первая мысль: «Господи, куда я попал..?» Но все — до первого убитого.   Потом уже душа одевается в бронежилет...
Бронежилет хорош зимой, чтобы не замерзнуть. Но лучше без него. Если пуля пробьет первую пластину, считай, ты труп. А так, пройдет навылет, больше шансов выжить. От осколков еще поможет, а если пуля... только хуже будет. Тяжелая каска-сфера ломала шеи многим от многокилограммового удара пули...
...Пуля в баке БМП. и от всепожирающего огня плавится металл. Солдаты расшифровали БМП по-своему — братская могила пехоты...
А пехота выполняет приказы. Взять высоту за такое-то время. Пятнадцать магазинов уходят в полчаса. Высоту не взяли. И, слава Богу, обошлось без погибших...
Погибших на этой войне много. Порой чувствуешь, что посылают тебя на заведомую смерть, но приказ есть приказ. Ты — солдат, и ты давал присягу. Самое сильное потрясение — смерть друга, товарища по оружию. Вот только что он был рядом, с тобой, и его уже нет. Шальная пуля, осколок сделали свое черное дело. Боевики зажгли две ГАЗ-66 между заборами, и в считанные минуты живьем сгорело 40 человек. Тяжело, непонятно, больно и обидно! Бессмысленная война...
...«Война. Скорей бы она закончилась», — говорят женщины-чеченки. Но ты уже привык, это образ жизни. И в порядке вещей спокойно разговариваешь с мужчинами-чеченами и точно знаешь, что сегодня ночью они будут по тебе стрелять...
...Стреляешь ты. стреляют в тебя. Задача — подавить в окнах дома огневую точку боевиков. Ты даже не знаешь: попал-не попал, ты стреляешь, и нет времени на мысли.
...Но мысли были. Их не запретишь. «Не надо было сюда лезть, уйти, оставить все». Но ты — солдат и ты обязан. Это приказ...
До приказа о «дембеле» считали дни. И мысли и разговоры об одном: о доме, родных, любимой девушке. И слушали русские спокойные песни — Таню Буланову, «Нэнси», «Сектор Газа» и любимую «Комбат» группы «Любэ». Но это в часы затишья, а завтра, быть может, новый бой. снова штурм...
Штурм Грозного. 31 декабря майкопская бригада входила в город с задачей взять железнодорожный вокзал и 2 января оттуда вышли те, кто сумел остаться в живых...
Боевики были хорошо вооружены. Гранатометов было столько, что из них били не только технику, но и отдельных людей.
В Грозный входило около 700 человек и 100 единиц техники, вышло около 200 человек и 7 машин. Это только один эпизод этой страшной войны...
...Война для этих ребят закончилась. Они вернулись живыми. Первые дни даже не верилось, что ты дома, видишь своих родных и близких. Да, эта война сейчас для них далеко и в то же время рядом. Неумолимый, жестокий молох войны оставил в их душах свой страшный и тяжелый след. След, замешанный на крови, боли и слезах. Но об этом они не расскажут. Никому и никогда...


Михаил Болотов.


Война, как она есть

В ноябре 1994 года до окончания службы оставалось четыре месяца. И тут приказ — в Чечню!
В «горячую» точку отправлялся мотострелковый полк Уральского военного округа. В составе полка была и медрота, где я служил. Людей не хватало, и я дал согласие.
Ехали поездом. В Моздоке сутки стояли под разгрузкой, а потом своим ходом — в Грозный. Добирались несколько дней. Новый 1995 год встретили на последнем перед Грозным перевале. Боевые части были уже там: тылы, как обычно, шли сзади.
Медбатальон остановился возле аэропорта Грозненского. Близ разрушенной республиканской больницы было что-то вроде бомбоубежища. В этом бункере мы и расположились. Раненые начали поступать в первый же день.
Их было много, иногда до ста человек в день. Поэтому работа была тяжелая, хоть и не очень опасная. По идее мы должны собирать раненых и отправлять их в госпиталь. Но в условиях военного времени не до инструкций: наш пункт работал как госпиталь, тут и операции делали. А я санитар и выполнял, что прикажут. Вместе с другими санитарами принимал наверху раненых и спускал их в бункер, ночью в нарядах стояли. И поваром был...
Особенно тяжело пришлось в январе. Интенсивность нашей работы зависела от состояния дел наверху. Пореже стреляют — у нас 4-5 раненых, почаще — до двух десятков поступало. Мы стоим у реки Сунжи, а на том берегу уже боевики, там передовая.
С самого начала у госпиталя наладился хороший контакт с местными жителями. Они ведь тоже от войны страдали, и к нам не раз обращались раненые старики, женщины, дети. В помощи мы никому не отказывали. Мирные чеченцы молоко нам приносили, баню для нас устраивали.
Чеченцы не были против нас. Даже боевики. Они ведь были против российских войск в целом, но не против отдельного солдата. Попадает в плен наш парень, — командованию его не отдают, а мать приедет, ей — пожалуйста. Лишь бы не воевали (не знаю, как сейчас, я говорю, как было в начале 1995 года). Кстати, приехавшие за детьми матери тоже у нас жили.
Впрочем, и боевики, видимо, есть разные. Ведь обстреливали же наш бункер, несмотря на красный крест, кто-то выколол глаза парню, труп которого я видел. И вообще, война есть война, и без крови, горя, смертей в ней не обойтись.
Помню, привезли солдата. Вся спина его осколками разорвана. А он же сзади не видит. Ему дали наркотик, боли нет, он и успокоился. Все мечтал: «Скорее бы выздороветь. У меня же через месяц свадьба...» Через три часа его унесли в машину и к вертолету — мы на вертолетах трупы в Моздок отправляли. Там опознавали, там и цинковые гробы запаивали.
Не всех удавалось опознать. При каждом, правда, военный билет был. Но если сгорел труп, то и билет сгорел, как тут опознаешь. Процентов десять от убитых опознать не удавалось.
Помню, мать одна приехала, старушка лет шестидесяти. Ей гроб цинковый прислали. А вскрывать же нельзя. Она не верила, что там ее сын, вот и приехала в часть поговорить с сослуживцами. Представляете состояние тех солдат, которым пришлось убеждать старую женщину, что сын действительно погиб. А она не верила, все надеялась: у одного спросит, у другого...
Еще одно яркое воспоминание — трупы женщины и ребенка лежали на дороге. Несколько дней лежали. А остановиться, чтобы убрать, нельзя было — участок дороги простреливался. Так и ездили: кто объедет, а кто и прямо по трупам...
К трупам, как ни страшно, привыкли. По Грозному много их валялось. Потом уж, когда немного бои поутихли, начали убирать.
У меня нет зла на чеченцев — не нация виновата. Среди боевиков были и русские, и украинцы, и прибалты. Мотивы чеченцев понятны, а этим-то что надо! И не пойму, чего добивается наше правительство. Уничтожить боевиков? Так ведь видела наша разведка Дудаева. Могли бы накрыть огнем. Но приказа из Москвы на его уничтожение так и не поступило.
Вы здесь в тылу многого не знаете. Вам сообщают по телевизору сведения о погибших, приуменьшенные в 10-15 раз, правда не доходит. Я часто посылал письма домой, родители говорят — ни одного не получали. И я из дома не получал. Но была другая почта. Мы отдавали свои конверты приезжим матерям. Правда, их тоже проверяли под предлогом, не провозят ли оружие. Найдут письма — отберут. Женщины научились их прятать. Так я отправил письмо к деду с бабушкой в Неверовку. Дошло. Получил от них поздравление с днем защитников Отечества.
Я защитник Отечества? Наверное. Но этому защитнику дали при увольнении в запас 280 тысяч рублей — только на дорогу до дома и хватило. Доволен и этим. И если бы сегодня предложили опять поехать в Чечню, пусть бы миллион в сутки платили — не поехал бы. насмотрелся войны, хватит.

Виктор Андрющенко,
учитель Неверовской школы.
Война  или...?

Мы не понимали, с кем воюем. Не понимали вообще, кто с кем воюет. В основном, ведь открытых столкновений с боевиками там не происходит. Дудаевцы нападают, предпочитают брать в плен либо отдельных солдат, либо заложников из числа мирных жителей. В городах еще сложнее. Спрятаться там боевику проще простого. Вот и сидит он до поры до времени в укрытии, выстрелит раз и опять куда-нибудь в щель. Ребята, конечно, проводят определенную работу, однако все равно большинство солдат гибнет из-за выстрелов исподтишка.
Идет партизанская война, где враг не виден и где не совсем все честно. Во всяком случае, солдаты считают именно так. По-моему же, все давным-давно там куплено. Один из наших непосредственных начальников, не буду называть его фамилию, постоянно «квасил» с теми же чеченцами из числа наиболее авторитетных. Один раз напился вдрызг, взял автомат и давай палить. Пули только и свистели над нашими головами. Или взять буде-новские события. Ребята второго батальона выезжали туда. Рассказывали, что чересчур легко дали уйти Басаеву и Ко, это уже после того, как освободили всех заложников.
Непонятно и как ведется война. Сколько раз было, берут, допустим, селение. Артподготовка, танки идут, пехота наступает. Кругом огонь, гибнут парни. В конце концов, занимаем его. На следующий лень приходит приказ: «Выйти». Зачем, спрашивается, штурмовали?
В Чечню приехали 16 января 1995 года. В учебке говорили, что командировка продлится не более 3-х месяцев. В Моздоке потренировались немного в стрельбе, освоились с новой для себя обстановкой. Наше подразделение (гвардейская мотострелковая 166-я отдельная бригада) вначале стояла в 6 километрах от Грозного. Я служил в артполке, в разведке, корректировщиком огня. Моей задачей было, находясь непосредственно в городе, фиксировать все огневые точки чеченцев и передавать координаты огня артиллеристам.
В Грозном шли самые сильные бои. Произошла масса случаев, которые запомню на всю жизнь. Однажды ехали колонной, вдруг перед одной из машин — столб огня! Через некоторое время еще и еще. Все рассредоточились, смотрим во все глаза: кто бы это мог быть? Невдалеке пацан, небольшой такой, дрова колол. Подходим к нему, а у него рядом гранатомет лежит. Оказывается, это он делал: выстрелит и опять как бы колет дрова, вот так и работал топором и оружием. Население, замечу, за редким исключением смотрело на нас, как на наемников. Мальчишки из рогаток обстреливали, взрослые - те просто старались не общаться, смотрели косо.
После Грозного нашу бригаду разбросали по всей республике. Артдивизион, где был я. побывал в Ханкалах, Старых Атагах, Новых Атагах, Шатое, Шалях... Дошли почти до Дагестана, до самых гор.
Повидали многое, в частности, узнали на себе, что такое «землетрясение». Возле Шатоя, когда мы расположились лагерем, «духи» подстрелили самоходку. Рядом стояли другие, и все с полными боекомплектами. И они начали взрываться одна за другой. Это был настоящий ад... А бывало, что без хлеба сидели несколько месяцев, не привозили его, и все.
...Когда отслужили, бойцы нашей бригады (80 человек) поехали в Моздок. Никто там нас не ждал, документы не могли найти. Ладно, финансисты помогли. Палатки приготовили, оперативно все оформили, выдали деньги. И прощай. Чечня! Через несколько суток я был уже дома.
Фанис Абакиров, Записал Анвар Кидрасов Альменевский район.

Курганская область, Кетовский район, село Сычево
Бархатовой Клавдии Васильевне

Клава, здравствуй!
Пишет тебе опять письмо Люда. Клава, извини, что я тебя на «ты», я считаю, что мы теперь родственники.
Неделю назад мы с мужем вернулись из Грозного, там были 9 дней, искали Алешку. Боже мой. когда это все кончится? Я так устала, вся эта неизвестность. Ведь Алешку мы так и не можем найти.
Нам со спокойной душой прислали его обгорелый военный билет, и на этом вся миссия военных кончилась. Билет нашел житель Грозного. Он передал его полковнику внутренних дел, а тот переслал в часть, ну, а часть — нам.
Мужчина описывал бой, где были наши ребята. Он пишет, что в 4 часа 31 декабря наши дети шли на бронемашинах. Их встретили дудаевцы и расстреляли беззащитных и беспомощных детей. А потом утром завели танки и раскатали убитых солдат.
Вот теперь. Клава, скажи, где я могу найти своего сына? Я не могу больше находиться дома, мне в Грозном даже спокойнее, я знаю, что там я ищу сына, а здесь так — просто существую.
У нас есть еще один сын, женатый. Есть внучка, но это разве может заменить Алешку? Клава, напиши, пожалуйста, в каком виде ты схоронила своего Алексея. Я знаю, что это очень тяжело, но это, может, поможет найти нашего Алексея. Ведь мужчина нарисовал, где их раздавили танками. А я надеюсь, что, может, это не нашего. Ведь наши были в одной машине. Еще напиши, был ли военный билет с ним, какого числа сообщили, что он погиб. Какого числа хоронили, закрыт ли был гроб.
Клава, ты уж, пожалуйста, не обижайся, мне очень тяжело писать тебе, напоминать все сначала, но у меня нет выхода, мне очень хочется найти Алешу. И, если он мертв, схоронить его здесь, дома, и ходить на могилку. Может, будет легче, хотя и на это я не надеюсь.
Мужчину, что прислал военный билет, мы не нашли. Встречались с его женой, а он, как ушел из дома 28 февраля, так и не вернулся. Жена привела мальчика, который был вместе с мужчиной. Он нам показал место, где лежал военный билет и в 3-х метрах лежал убитый солдат. Он сказал, что он был среднего роста, наш сын тоже 172 сантиметра ростом. И еще подходили женщины и сказали, что солдаты лежали убитые до 15 января, их таскали собаки, а потом пришли российские солдаты и собрали кости. Еще сказали, что в здании пожарки лежали два солдата убитых, один очень похож на нашего Алешу, вот они и сохранились хорошо, потом их забрали солдаты. А ребята из нашей роты говорят, что наш Алешка похож на вашего Алешку, так что это, может, лежал ваш. Я положу фотку, вернее копию Алешкину, посмотришь и напишешь.
Собираюсь опять в Грозный. Муж против, там опять стрельба, но мне все равно, мне 45, а Алешке должно быть 20, так почему его нет. а я есть?
Клава, извини за все. Опиши все подробнее, я дождусь письма, а тогда уже, наверное, поеду в Грозный.
До свидания. Позже пришлю письмо, которое писал мужчина.
30,03.95. Алексей — теплый праздник старинный.





ШЕМИЛЕВ  Бекхан  Саламович

Дорогая редакция!
Прочитав «Книгу Памяти», я решил написать вам о моем брате, погибшем на своей родной земле, защищая свою семью, нацию.
Мой брат Шемилев Бекхан Саламович, 1965 г.р., проходил срочную службу в Афганистане. Он был старшим гранатометчиком.
Бекхан воевал с первых дней войны. Он был ополченцем и сумел собрать вокруг себя несколько десятков добровольцев и обеспечил их трофейным оружием, а погиб в тылу от снайпера 28 января 1995 года. После смерти в честь него был назван его именем отряд.
Не подумайте, что я имею ненависть к русской нации, я имею ненависть к российской политике.
Брат Бекхана Шемилева.



8 июля  1995  года
Шурик, заложник в Буденновской больнице, 24 года: «Я не думал, что будут стрелять в нас. Со мной стоял мужик лет тридцати пяти — сорока. Тоже кричал «не стрелять, не стрелять», а снайпер попал ему в глаз, и сзади полголовы разлетелось...
На моих глаза боевики троих летчиков и двух милиционеров расстреляли. Их рядом так поставили и... В голову, ноги, тело — очередями из автоматов. У каждого в магазине по сорок пять патронов, и они еще сорок шестой в затвор вставляли. И вот этот магазин полностью по людям. На расстрелянных, я видел, рубашки, как решето...»